планете, где царил хаос из ничего и много чего, осенний лист расправил руки во все стороны и поприветствовал мир, затем, обернулся, чтобы рассмотреть ту местность, где ему посчастливилось оказаться. Ничего необычного здесь не было что не видел бы бархатный осенний листок, всё ему было знакомо, как пять на тринадцать. Из-за горизонта бежал каменный волк с выпирающим позвоночником из скал на которых сидела обезьяна погонщик. Волк казался огромным, едва ли не подпирая головой солнце, пока не приблизился к листку и не стал по колено. Бархатный погладил его по гриве и сел на него по приглашению мандрила и они устремились за горизонт кривых дорог.

Невольно по воле осеннего листика, волк замедлил ход движения своего и споткнувшись упал в нору к леопардовой кобре, где по вечерам устраивались дискотеки и на стол накрывали ядовитые одурманивающие напитки. Без спотыканий сюда было попасть почти невозможно. По всей окружности норы торчали едва заметные отростки палок; непременно кто-то обязан был в них споткнуться. Разумеется, во время дискотек, красный осенний лист морщил взгляд, листок не умел танцевать. Ему включали вентилятор, который сам направлял танец в теле в нужное русло, и бархатный тотчас научался быть частью общества, и умело овладевал танцем тектоник.

Вскоре, танец приходил к своему конечному заключению, электрический угорь к которому была подключена вилка от вентилятора и музыкальных установок, разрядился, и ушел спать в тазик с водой, а за стойку пришла хозяйка вечеринки. Леопардовая кобра была из себя удивительным существом. Тело тонкое и длинное, а по низу брюха не меньше восьми ног. Конечно, было у неё и рук немалое количество, целых два, ими она чесала задницу и наливала выпивку гостям. Когда те засыпали без сил, кобра проходила сквозь тропы между столами и выпивала по чуть-чуть крови у сидящих, затем причмокивая кивала головой и вытирала носовым платочком губы; игриво зевала и заглядывала в карманы, ища там нечто для себя полезное. Затем принимала позу скарабея, прильнув телом к полу и ползла в тонкую струю водопада из потолка, на водное дерево. На каждой ветке водопадного дерева росли икринки рыб в которую кобра колола яд из зуба и готовила из них напитки для посетителей.

Только осенний лист не пил и даже не решался на такое действие, один глоток влажного делало из него комочек вялой никчёмности; бархатный воздержался.

Волк с обезьяной спали, будить их не было необходимости, и, лист взобрался по лестнице на поверхность, вытер пот с лица и пошёл пешком в места, куда глаза глядели; за то время пока он находился внизу, выпала роса. Лист был настолько тонок, потому глаза могли видеть по обе стороны, и зад, и перед. Это порядком помогало бархатному листку прятаться от неминуемой опасности, лечь на землю и притвориться мёртвым. Однажды лев ушёл пометив его по лицу, и лист переставал быть мёртвым с тех пор, дав предпочтение переговорам. Несколько дней лежал он затем на поверхности, пытаясь высушиться.

Не можем сказать, что бархатный отлично справлялся с переговорами, но били его на своей планете на один удар меньше; возгордился тогда лист, что стал самым дискуссионным осенним листиком во всей вселенной, и чувствовал себя важной шишкой. Заходя в магазины перемен, где продавали шубы времён года, лист шуршал пуще прежнего и требовал отдать ему одежду за просто так, мол; "Вы что, меня совсем не узнали, это ведь я, переговорщик?" В магазинах перемен его всегда били на десять раз больше.

Конечно, существовали на той планете и полицейские, органы управления властью, и у каждого из них была бутылочка воды с распылителем. При разговоре с ними, бархатный листок удалял из своей памяти переговорщика, и уделял полное уважение баллончику воды.

В обе стороны лист осенний не мог направиться, он хорошо об этом знал, потому ушёл в ту сторону, куда глядели крохотные ножки. Преодолевая скалистые местности с гиенами-гармошками, что пели оперные песни сороковых, поля с гранатовыми одуванчиками, от одного прикосновения которые падали и взрывались, через маковое озеро, что лопались и из них выливалась нефть, наконец-то бархатный красный добрался в место, где ему показалось будут рады. Племя растений.

Вожак племени, желтый кактус, поприветствовал незнакомца и предложил тому пройти в шатёр-теплицу. Бархатного окружили Эшшольции, Пионы, Крапивы, Папоротники, Астры, Ромашки, Фиалки и множество других видов, и все были настроены с добрыми намерениями, однако, не стоит радоваться заранее, ведь вскоре, зайдя в шатёр, осенний лист понял, что такой климат не подходит ему. Бархатный промолчал, завял, припух, и начал невнятно разговаривать, и нашёл причину в том, что ему не хватает воздуха. Его провели на улицу, где ветер обдувал его со всех направлений, и лист начал приходить в себя. Затем ветер делал передышку, смачивал горло и снова принимался дуть.

Кактус поинтересовался с каких мест прибыл лист, на что бархатный ответил, что не со здешних, и рассказал всё, как есть, что повстречал, с кем отдыхал. Пионы вынесли небольшую посуду, налили туда воды и кактус опустил в них ноги, его глаза закатились за череп и он начал зеленеть. Затем кактус посмотрел на красного, припорошил иглы на голове и добавил, что в хорошем месте тот жил, где нет опасностей быть съеденными коалами, роем самураев саранчей или пандами-богомолами.

Бархатный объяснил вожаку, что никаких приключений там и быть не могло, что такая жизнь подобно самой настоящей смерти, что спокойствие и умиротворение губит души, и его собратья сбрасываются с деревьев, чтобы погибнуть в луже после дождя. Кактус понятливо кивал, однако не мог представить всю боль листьев. Он предложил остаться у него в гостях на неопределенное время, на пару, но лист выставил перед ним руку и сказал, что не может, ему предстоит найти дом. В конце, когда растения собрались возле листа, чтобы проводить его в путь, каждый из них дал ему по семену с головы, и наказ посадить их в разных местах во имя спасения их вида. Затем каждый из них обнял бархатного, попрощался и тот ушёл, изредка оглядываясь за спину, хотя, он и так видел всё прекрасно, и исчез за холмом черепаховой спины.

Семена